Воспоминания Е.М. Феоктистова и их значение «В оспоминания» Е. М. Феоктистова охватывают BpeM~ - с конца сороковых годов до девяностых целыи исторический период от кануна «эпохи реформ» и до того последнего десятилетия XIX в., которое отмечено бурным экономическим подъемом, превратившим Россию в страну промышленного капитализма. Е.М. Феоктистов - свой человек в правящей среде и в те­ чение нескольких десятков лет эту среду не извне наблюдает, а освещает изнутри, разделяя все ее переживания, опасения и надежды. Это делает его самого ценным объектом исторического изучения: он показателен для целой эпохи в истории русского самодержавия и для весьма влиятельного круга, вершившего в течение ряда лет судьбы русского государства. Характерен Е.М. Феоктистов еще и тем, что полная его преданность властям предержащим и ими охраняемому строю отнюдь не мешает ему верно, тонко и правдиво расце­ нивать носителей этой власти и их политику. Про Александра 111 он пишет: «Умственное его развитие стояло очень Н'АЗКО ... в интеллектуальном отношении госу­ дарь Александр Александрович представлял собой весьма не­ значительную величину ... плоть чересчур преобладала в нем над духом». Поклонник к.п. Победоносцева, мемуарист в то же время метко определяет, что сила Победоносцева в том, что он в каждом явлении и любом проекте «тотчас подмечает слабые стороны», но бессилен перед каким-либо положитель­ ным решением и даже не в силах искать выхода из правитель­ ственного тупика, а лишь способен «бессильно оплакивать состояние России», той старой казенной России, состояние которой представляется ему безнадежным. Победоносцев, сообщает о нем Феоктистов, настойчиво указывал на то, что «никакая страна в мире не в состоянии избежать коренного переворота, что, вероятно, и нас ожидает подобная же участь и что революционный ураган очистит атмосферу». Это неиз­ бежное будущее внушало Победоносцеву неодолимый страх, стремление остановить поток живой жизни, задержать его, «подморозить», как сказал бы Константин Леонтьев. 5 Е.М. Феоктистов признает характерной чертой реакцион­ ной правительственвой системы «неодолимы и страх как ис­ точник репрессий». Мероприятия, направленные на усиление местной административной власти, создают, по мнению Феоктистова, только «грубо намалеванную декорацию» пра­ вительственной силы, а по адресу революционной молодежи, которую он готов признать «исполненной самых идеальных стремлений», у него прорываюся такие замечания: «Можно ли удивляться, что проповедь социализма принялась как нельзя лучше на такой почве?» Е.М. Феоктистов осуждает беспринципность правитель­ ственной ПО.1ИТИКИ, отсутствие в ней последовательности, планомерности, осознанной цели. Так судит он и о междуна­ родных делах: можно было бы, думает он, избежать войны с Турцией, «если бы правительство хоть сколько-нибудь ясно сознавало, чего оно хочет и какие должно преследовать зада­ чю>, но оно руководится «не зрело обдуманной программой, а случайными впечатлениями». Правая рука министра внутренних дел Дмитрия Толсто­ го, доверенный его чиновник, мемуарист посвящает ряд вы­ разительных страниц изображению умственной ограничен­ ности и морального убожества своего патрона: «человек без высших побуждений» -- такой литературно-мягкой форму­ лой выражает он свое суждение о натуре Дм. Толстого. И всю среду так называемых «высших сфер» Е.М. Феоктистов характеризует реалистическими и жесткими штрихами, вскрывая столь свойственную ей отраву цинизмом, карьериз­ мом и крайним, безответственным легкомыслием. Тип этой среды - «генерал-адъютант» - обрисован в печатаемых ны­ не записках на ряде конкретных примеров: это ближайшие органы верховной власти, часто ее руководители, а для обоб­ щенной их характеристики мемуарист сочувственно приво­ дит меткое словечко Юрия Самарина о «генерал-адъютант­ ском нигилизме». Трезвое суждение о правительственном режиме и его но­ сителях нисколько не умаляло в Феоктистове силы его «твер­ дых убеждений» монархиста-консерватора. Вместе с М.Н. Катковым проделал он в годину польского восстания тот переход от умеренного либерализма к твердо­ му консерватизму, который представлялся ему отражением «благодетельного переворота» в русском общественном со­ знании в итоге «могучего движения, которое совершилось в среде русского общества» - так характеризует Феоктистов в одной из историк о-публицистических статей своих резкое по­ правение широких слоев российского дворянства и купече­ ства под впечатлениями борьбы за Польшу и грозившей, ка­ залось, иноземной интервенции в защиту поляков. Этот поворот в общественных настроениях, создавший популярность и влияние Каткову, далеко еще не выяснен ис- 6 торической литературой ни в классовых корнях своих, ни в своей идеологии. «Воспоминания» Феоктистова дают хоро­ ший материал для некоторых наблюдений над этим довольно-таки сложным явлением. Е.М. Феоктистов, родившийся в 1829 году, - разночинец; его происхождение определял ось официально формулой: «из обер-офицерских детей». Питомец Московского университе­ та - он окончил его в 1851 году - стало быть, был с ним связан в самую его блестящую пору. Е.М. Феоктистов - увлеченный слушатель Грановского, лично близкий передовым литературно-философским круж­ кам 40-х годов, вскормленный их влияниями, друг и.с Тур­ генева, проходит затем житейский путь чиновника и литера­ тора - уверенного и добросовестного слуги консерватизма и реакции. Это обычно кажется загадкой или получает слишком упрощенное объяснение, как и по отношению к Каткову, в том, что-де эти люди ради личных выгод сожгли все,чему по­ клонялись, изменили убеждениям и Т.Д. Если бы дело так об­ стояло, то такие биографические экивоки не представляли бы никакого общего интереса. Но ни Катков, ни Феоктистов в собственном своем сознании ничему не изменили, ничего не сжигали и уж, конечно, никому не «продавались». Да и весь «благодетельный переворот» состоял для них в повороте к более трезвой, более реальной оценке русской общественнос­ ти, с одной стороны, значения и сил польского мятежа - с другой. Другими словами, сущность этого поворота заклю­ чалась в исцелении от излишнего оптимизма в отношении к внутреннему состоянию России и от полонофильства или примиренчества в отношении к «полонизму». Дело для них сводилось К переоценке реальных условий политической жи­ зни и к соответственному изменению политической тактики, а не к какой-либо смене «идеалов». Такой переход от «либерализма» к «реакции» был лишь похож на коренной перелом в мировоззрении. Либерализм Каткова-Феоктистова весьма относителен с самого начала. В катковской «англомании» конца 50-х - на­ чала 60-х годов много «торизма». Это либерализм, ищущий в умеренном обновлении политического строя гарантий от бо­ лее решительного перелома общественных отношений. Для либерализма Е.М. Феоктистова в эту пору особо по­ казательно письмо, писанное им в 1861 году к Н.А. Орлову. Он жалуется, что «пра:вительственные стеснения становятся положительно невыносимыми» и потому «в обществе только и слышатся разговоры о необходимости подать правитель­ ству адрес с тысячами подписей, в котором были бы изложе­ ны требования либеральной партии; эти требования состоят в свободе печаТQ, гласном судопроизводстве, отмене телес­ ныIx наказаний и обнародовании бюджета». Признав закон- 7 ность этих требований (он и сам готов такую петицию подпи­ сать), Е.М. Феоктистов резко осуждает «верх самого чудо­ вищного безобразия» в появившихся революционных про­ кламациях: такие «сумасбродства» опасны потому, что «бро­ сают в глазах правительства тень на всю либеральную пар­ тию», а вся надежда на то, что, если бы революционеры не раздражали правительства, оно «быть может, оценило бы справедливость желаний» умеренного либерализма. Письмо Е.М. Феоктистова дает довольно верное отраже­ ние «либерализма» «Русского вестника» этих лет. Этот катковский либерализм навеян его преклонением перед английским self gowernment'oM, в котором и после пос­ ледних парламентских реформ сохранил ось преобладание местных крупноземлевладельческих сил. В. Переверзев пра­ вильно характеризует «Русский вестник» как «западнический умеренно-реформистский opFaH дворянской мысли», кото­ рый по-своему выражал заботу дворянства о том, чтобы «по­ больше перенести в будущее из прошлого», и «строил программу обеспечения дворянских интересов в предстоящей реформе с помощью выработанных на Западе приемов эконо­ мического и политического закабаления освобождаемого крестьянства» . (<<Красная новь». 1926. Кн. 6.) Еще в 1863 году Катков вступает в переписку с П.Л. Ва­ луевым по вопросу о введении в России представительства. В основе их мотивы одинаковы, а записка Валуева указывает на политическую - более чем умеренную - реформу как на средство предупредить брожение внутри России и вмешате­ льство европейской коалиции в защиту Польши поддержкой правительства со стороны тех общественных классов, кото­ рые он считал за «природно-охранительные». Формула Кат­ кова сводится, по свидетельству Феоктистова, к организации общественного мнения для воздействия на правительство, но без оппозиционных настроений, «без враждебного отноше­ ния». В переписке с Валуевым в том же, 1863 году Катков от­ стаивает перед Валуевым мысль, что земские учреждения «должны стать элементом всей нашей политической жизни», что «никогда хозяйственное в подобных учреждениях не мо­ жет быть строго отделено от политического»; Катков ожи­ дает только усиления русской государственности от «дарова­ ния представительства и политических прав всем гражданам великой России», так как уверен, что только такая политиче­ ская реформа «разрешит польский и другие окраинные воп­ росы, тесно соединив их с Россией», впрочем, с показательной националистической оговоркой о необходимой поддержке на окраинах «русской народности»*. Но это представительство • М.Н. Катков и гр. П.А. Валуев в их переписке. Русская старина. ]9]5 Г.; Катков. Что же нам делать с Польшей? Русский вестник. 1863 г. Кн. 3. 8